Война в Украине: от Львова до Донецка или два интервью на одну тему

Война в Украине началась не год назад, это ведь произошло гораздо раньше, еще в 2014 году. Вы живете в условиях войны уже 9 лет. Как это начиналось? Почему?

Ульяна: Если мы начнем говорить о событиях 2014 года, тогда не совсем будет понятно, почему это все произошло. Для того, чтобы произошел Майдан, должна была произойти оранжевая революция в 2004 году. А для того, чтобы случилась оранжевая революция, Украина должна была стать независимой. В то время я со своими одноклассниками принимала непростое решение для себя. Материнский язык для меня и моих друзей оставался русский. В то время русский был языком горожан. Люди из села говорили на украинском. Это результат деукраинизации, которая проходила на протяжении десятилетий. Мы с моими одноклассниками тогда приняли решение – говорить на украинском! А война, как я считаю, планировалась еще во времена президента Кучмы. Разница между западной и восточной Украиной возрастала из года в год. В 2004 году, когда терпение уже лопнуло, и все понимали, что стране не дают подняться на ноги люди внутри этой страны. Мелькали разные лица: Ющенко, Янукович, Тимошенко… Но от перемены мест слагаемых сумма ведь не меняется. Непросто на западной Украине принимали «зеленую партию» президента, который находится во главе страны сейчас. Зеленский был блестящим квнщиком, но руководить страной – дело совсем другое. То, что он себя очень достойно ведет в сложившихся условиях – это хорошо. Но сказать, что мы не думаем о том, что будет дальше, будет неправильно. Мы думаем о том, что будет после войны. Сейчас мы понимаем, что эта внешняя война – это не конец, она может легко перейти потом в войну внутреннюю. Уже сейчас мы слышим от людей, которые уехали из восточной Украины странные фразы типа: «Так мы ж Путина хотим!» И это большая проблема. Нашу ментальность очень сильно потрепали во время Советского Союза. Эта разница в восприятии происходящих событий искусственно создавалась на протяжение очень многих лет. Поэтому мы и теперь видим «культ георгиевской ленточки» на востоке страны, культ дешевых путевок на море, культ прошлого, который так настойчиво поддерживается и теперь. Майдан стал точкой кипения, но он не стал поворотом кардинальным. Он стал проверкой того, чему мы научились во время Оранжевой революции. И первое, что мы все осознали в начале войны с Россией – неготовность страны и армии к отражению нападения. Мы не верили, что это возможно. Это нас всех в первую очередь поразило.

Богдан: Все началось в конце 2013 года. Я тогда еще смотрел новости, чего уже давно не делаю сейчас. На работе все обсуждали происходящее. Все надеялись, что всё скоро успокоится, пошумят и разойдутся, как это уже было в 2004 году. А когда пошли по улицам танки, когда начались обстрелы, вот тогда уже стало понятно, что так просто все не закончится. На шахте перестали платить, пенсионеры перестали получать пенсии. Начались перебои с продуктами. А потом референдум этот провели. Но даже тогда казалось, что все скоро наладится, как-то утрясется. Не было ощущения, что ты в другой стране живешь. Хотя уже довольно давно складывалось ощущение безвластия и какого-то грядущего разрушения. В 2014, когда начались обстрелы – это было жутко. Разобраться в том, кто стрелял было просто невозможно, телевидение, газеты давали сведения противоречивые, врали все! Но согласись, когда в центр города прилетает ракета, не думаешь даже о том, с какой стороны она прилетела. Была только злость на малообразованных и агрессивных политиков, которые довели страну до такого кошмара. С одной стороны, говорили о вступлении Украины в Евросоюз, но надежды на перемены к лучшему в этом случае были слабые, тем более, что пропаганда старалась во всю, описывая всю безнадежность этого «европейского пути». Многие говорили открыто о том, что Украина с её уровнем коррупции и кучей внутренних проблем Европе просто не нужна, не верили здесь в Европу, другими словами. С другой стороны, Россия предлагала заманчивые условия сотрудничества. Появились заказы крупные на заводах, и у нас тоже на шахте платить стали получше. Сделали всё, чтобы люди все свои надежды и планы на будущее связывали именно с Россией. Всегда лучше синица в руках, чем журавль в небе. Майдан тоже не всегда был понятен здесь у нас. Политики, как мне казалось тогда, просто используют ситуацию исключительно в своих интересах. Кто там из них думал про Украину, не знаю… Но у нас было полное ощущение, что на нас давно махнули рукой и заниматься нашими проблемами просто некому. А в результате здесь большинство было убеждено в том, что единственный выход и надежда – это Россия. А год назад началась настоящая война. Новости к этому моменту я уже не смотрел, но конечно слышал, что говорят другие. Услышал, что мы теперь часть России, что Россия нас признала. Ну признала и признала, думал. Мало ли кого они там признают – Северную Осетию или там Абхазию… Не могу сказать, согласуется ли всё это с международными законами, как это можно рассматривать с точки зрения права. Но мы тут как-то все дружили с Россией, у многих родственники там живут и прочее. Но я скажу так: что была дырой наша область при Украине, что осталась дырой и теперь. Везде коррупция, везде очереди какие-то нескончаемые, везде хамство и какая-то беспросветная тоска. А тут после 23 февраля прошлого года выяснилось, что меня запросто могут призвать на военную службу. И вот тут я просто обалдел. За кого воевать? Против кого? Против своих? Ну тут я никак не могу. И я спрятался. И редко выхожу из дома вот уже больше года. С одной стороны, у меня российский паспорт, с другой… Работы у меня больше нет. Разговаривать с теми, кто продолжает смотреть ТВ – смысла нет. Пропаганда так промывает мозги, что люди просто не соображают ничего, повторяют абракадабру, смысла которой даже не понимают. А я… Закопался, как крот, пытаюсь выживать. Там халтура, там халтура. Так и живу. Войну остановить я не могу.

Как вы видите свое будущее?

Ульяна: Я продолжаю работать, делаю то, что делала и в Украине. Как психолог я помогаю людям продолжать жить в этих условиях, я помогаю интегрироваться, я стараюсь подготовить их к тому, что они вернутся в совершенно другую страну. Я работаю с украинцами, которые теперь живут в Польше, работаю с украинцами, которые остались в стране – онлайн. Я учу польский язык, чтобы говорить на нем увереннее, спокойнее себя чувствовать во время публичных выступлений. Моё видение будущего конкретное, я продолжаю жить. Война обязательно закончится, начнется процесс восстановления. В том числе и бизнеса в Украине. Это мой хлеб, я бизнес-коуч. Работы будет много, очень много. Я буду работать на две страны, не собираюсь отказываться от работы в Польше, не собираюсь отказываться от работы в Украине. В конце концов, Львов расположен так, что я легко могу переезжать из страны в страну и много времени это не требует – всего три часа. Для меня это нормально. Особенно принимая во внимание то, как отнеслась Польша к моим соотечественникам в этих условиях, принимая во внимание тот факт, что именно Польша оплачивает мою работу по помощи украинским беженцам.

Богдан: Я не вижу будущего. Я живу прошлым и настоящим. Конечно, я очень надеюсь на то, что война закончится и начнется мирная жизнь. Вот только когда? Смогу ли я дальше работать в шахте – не уверен. Повредил спину пару лет назад, с тех пор не могу никак её вылечить, просто нет такой возможности. Вот как-то пытаюсь осваивать другие профессии, но четкого видения своего будущего у меня нет. Живу как могу, как получается.

Мой последний вопрос связан с вашей жизнью в новых условиях. Не чувствуете ли вы, что ваши права ограничены? Достаточно ли безопасна ваша жизнь сейчас? Нет ли ощущения, что у вас нет доступа к медицинскому обслуживанию, есть ли возможность получить поддержку социальных служб?

Ульяна: Я приехала сюда в первые дни войны. И сразу поняла одну вещь: есть понятие Родина, а есть понятие Дом. Польша стала моим домом. Я не встречала никакого негатива здесь. Но я скажу честно, я не всегда хочу, чтобы меня идентифицировали напрямую с украинкой. Когда я уже построила какие-то отношения с человеком, когда я познакомилась поближе, я конечно не скрываю своего происхождения. И люди удивляются, потому что и польский хороший, и потому что я «не похожа» на украинку, я другая. К моему великому сожалению, я на стороне поляков и тех европейцев, которые не очень хорошо относятся к украинцам. Вина в этом самих украинцев, которые себя так зарекомендовали. Особенно когда хлынул поток беженцев с востока Украины, которые не уважают своей страны, которые поносят свою страну. Это другие люди, которые ездят на дорогих машинах, но с «понятиями» 70-х годов прошлого века. Именно с «понятиями». Я работала с людьми, которые говорили мне, не зная откуда я или кто я: «А почему это Путин запад Украины не бомбит? Это ведь у него с ними война, мы-то готовы ему ключи от всех городов отдать». И я перестала терпеть этих людей, которые являясь украинцами, не только не любят своей страны, но даже не говорят на украинском языке. Я предлагаю им перейти на украинский. И знаешь, они переходят в конце концов. Получается, что им выгодней говорить со мной на государственном языке, чем искать себе другого специалиста. А поляки… Меня не оставили одну в дни Рождества. Меня забрала к себе семья, у которой я снимаю квартиру. И мы вместе жили три праздничных дня, они не хотели оставить меня одну на праздники, понимаешь? О каких тут можно говорить негативных вещах? Я тут сотрудничала с одним преподавателем польского языка. Он рокер, любитель тяжелой музыки, у него семья, замечательный сынишка пяти лет. И вот представь себе, он все выходные со всеми нашими тетками украинскими ходил по всем музеям и выставкам, которые проходили в городе, не считаясь ни с временем, ни с возможностью провести выходные так, как ему хотелось бы… Как тут можно говорить о «плохом отношении»? Вот поэтому Польша для меня стала домом. Я, наверное, фартовая. Вокруг меня всегда замечательные люди.   

Богдан: О безопасности мне даже смешно говорить. Я спрятался от всего мира, я всеми силами стараюсь избежать мобилизации. Какая уж тут безопасность. А что до остального… Никаких позитивных перемен не происходит. Медицина доступна, но она такая… Никакая. К врачу попасть, конечно, можно, но толку от этого визита немного. Вода подается в квартиры с перебоями, два дня в неделю бывает, а потом три дня нету. Социальная поддержка? Я тебя умоляю! Какая тут поддержка. Выживаю как могу. Бог дал руки и голова нормально работает. От голода не умру, уже хорошо. Но куда-то уезжать я не собираюсь. У меня здесь бабушка старенькая, как её оставить? Да и вообще, это моя земля, моя родина. Почему я должен уезжать отсюда?

Спасибо большое вам за искренность и за то, что согласились поговорить на непростую для вас тему! Пусть все ваши беды побыстрее закончатся!

Разговор получился непростым. С Ульяной и Богданом мы беседовали в разное время, общение происходило в онлайн формате, при помощи платформы ZOOM. С Ульяной мы знакомы более двух лет, с Богданом познакомились на психологическом форуме три месяца назад. Поэтому я знаю про них достаточно много. Знаю, что старший сын Ульяны – будущий врач, который проходит интернатуру в одной из клиник Львова. Уезжать отказался категорически, считает, что его место на родине. Младший сын также возвращается во Львов, собирается работать и учиться в университете. В Польше он не прижился и поступать там отказался наотрез. Ульяна действительно будет жить и работать на две страны, я уверен, что энергии у неё хватит на всё. Богдан сейчас осваивает новую для себя профессию слесаря. У него действительно золотые руки и он уже сейчас справляется с самыми разными делами: может починить компьютер или бойлер, может отрегулировать систему отопления или собрать платяной шкаф. Здоровье, однако, не позволяет ему работать в полную силу, а еще те особые обстоятельства о которых он рассказал. Богдан пользуется услугами психологов, которые помогают ему переживать этот непростой период в жизни. Но и за него можно быть спокойным, он из числа тех людей, которые не сдаются. Меня беспокоит другое. Война обязательно закончится, в этом не сомневается никто. Все войны заканчиваются. Но у меня сложилось впечатление, что на мои вопросы отвечали люди, живущие в совершенно разных странах. Неужели прогноз Ульяны о «внутренней войне» реален? Я отказываюсь в это верить, потому что убежден, что граждане одной страны при любых условиях могут договориться, даже если у них совершенно различные точки зрения. Главное, чтобы закончилась война и перестали гибнуть люди на фронте. Всё остальное решаемо и достигаемо!

Андрей ЯКУБОВСКИЙ.

Имена и конкретное место жительства моих собеседников изменены по их настойчивой просьбе. Но их мнения представлены точно и отражают точку зрения украинцев, живущих на западе страны и на востоке.