8 марта 2022 года в Мариуполе не было столько снега, сколько в этом году в Краславе

-Добрый день! Мы из Украины. Это мой рассказ. Рассказ о том, как мы с семьей жили в родном городе, а точнее - как пережили дни, когда находились под оккупацией российских войск, в родном Мариуполе. Как нам удалось выжить и как мы пытались вырваться из лап войны и уехать в другую страну, о которой даже не мечтали и не рассчитывали выбраться целыми и невредимыми. Сразу хочу сказать, что когда я говорю на эту тему, я понимаю, что никакие слова и рассказы не могут выразить всю ту боль и слезы, которые нам пришлось пережить. Я расскажу о себе, своей семье, близких и родных, а также о людях, которым пришлось пережить эту жестокую войну.

Мои дедушка и бабушка приехали в Мариуполь из Тульской области России после Второй мировой войны. По сути мы - русские, но моя мама родилась на Украине, в Мариуполе. Муж какое-то время работал в Москве, мы там жили. Мы и представить себе не могли, что Россия так поступит. Я не могу этого понять.

Моя семья состоит из пяти человек. Меня зовут Наталья, мне сорок пять лет. Моего мужа зовут Владимир, ему сорок два года. У нас двое сыновей. Старшему девятнадцать лет, младшему девять. Моей маме семьдесят три года.

Война застала нас глубокой ночью, когда все мы крепко спали. Я проснулась в два часа ночи от громкого взрыва. Мы знали, что такое обстрел. Мы сталкивались с этим не раз в две тысячи четырнадцатом году. Наш микрорайон находится на окраине города. А город находится в приграничье, в тридцати километрах от границы с Россией. Я знаю с две тысячи четырнадцатого года, что такое обстрелы по многоквартирным жилым домам. И как нужно  вести себя в таких случаях. Когда я услышала взрывы, то сразу начала смотреть в окно и определять, с какой стороны стрельба и слышны взрывы. В тот момент в квартире находились мама, мой младший сын и я. Старший сын учился в Одессе, а муж работал в Киеве. Я позвонила сестре, которая жила на девятом этаже. У нее хороший обзор из окна и она сказала, что стреляют со стороны моря. Мы начали решать, что делать. Мы до последнего не верили, что началась война. Договорились собирать тревожный чемоданчик. За эти годы мы знаем, что это такое. Позвонила маме мужа, она сказала, что тоже слышала взрывы и обстрелы. Она утешила меня и сказала, что возможно это нас не коснется. Рано утром мне начали звонить знакомые и друзья, а также мой старший сын. Говорили, что Путин идет к нам с войной! Я смотрела на своего младшего сына, который сладко спит, как ангелочек под пуховым одеялом, и потекли слезы. Я поняла, что наша мирная и счастливая жизнь закончилась. Мне очень не хотелось будить его от сладкого сна, но времени уже не оставалось. Нам пришлось покинуть нашу квартиру и ехать в центр города, подальше от стрельбы и взрывов. Мы поехали к свекрови. Воду и электричество отключили уже утром. Магазины не работали. Продавали только воду, и  были большие очереди. Меня трясло от страха. Я не могла перестать трястись. У меня стучали зубы от какого-то внутреннего холода. Я пошла на стоянку, чтобы взять машину. Там дежурила старушка, которая крикнула мне: «Наташа, не переживай, мы уже не раз переживали обстрелы и взрывы, так что давай переживем еще раз, и все будет хорошо!» Я села в машину и начала плакать. Мы взяли из дома минимальное количество вещей – на два-три дня. Больше я домой не вернулась. Вернее, я вернулась, только моей квартиры уже не было. Танковый снаряд попал в наш многоквартирный дом. В результате сгорела моя квартира. Ничего не осталось. Не было даже стен. Были только пепел и пустота. Со временем начинаешь понимать, что мебель или другие вещи, которые были тебе дороги, уже не так важны, как фотографии. Фотографии были тем, что вы никогда не сможете вернуть, и это было очень больно принять. Это была память, память о родителях, бабушках и дедушках, детях, которые выросли и были сфотографированы в нашей квартире. Их первые шаги. Все это ушло. Внутри остались только боль и пустота.

24 февраля мы приехали к своей свекрови. По дороге к ней я видела безумно длинные очереди на всех автозаправочных станцияхах (АЗС). Я тоже хотела заправить машину, но проезжая мимо очередной заправки, я увидела взрыв и облако черного дыма и проехала мимо, плача от чувства страха. Я решила не останавливаться до места назначения. Мне постоянно звонили муж и старший сын. Муж чудом взял билет на поезд, который шел в Мариуполь и приехал к нам на следующий день. Бои шли уже под Мариуполем. Он с большим трудом и Божьей помощью добрался до нас. Телевидение и все другие информационные каналы сообщали, что лучше не покидать город. Сообщили, что все под контролем. Мы решили остаться. В еще открытых магазинах мы покупали воду, крупы, макароны и хлеб. Очереди были километровые. Но вскоре все закончилось. Сначала отключили только электричество и интернет. Потом отключили воду и газ. Мы остались отрезанными от остального мира и цивилизации. Я не знала, что происходит в других городах. Что сейчас происходит с моим старшим сыном. Сыт ли он и есть ли у него деньги. В городе был только один магазин. Его охраняли военные. Все остальные магазины, за которыми не следили, были взломаны и ограблены. Я не осуждаю тех, кто это сделал. Одни воровали с целью наживы, другие от безысходности. Единственный магазин, который не был ограблен, был под охраной. Этот магазин был также центром информации. Стоя в очереди иногда по четыре-пять часов, в зимних погодных условиях - на ветру, на морозе, слыша выстрелы и взрывы, порой убегая в укрытие, мы разговаривали о том, что происходит на самом деле. Люди приходили из разных районов и рассказывали об ужасах. Что многих домов уже нет, что в центре города лежит много трупов, которые никто не собирает. Что если станет плохо, скорая не сможет приехать. Больницы переполнены. Трупы людей начинают свозить в детский сад. Сначала замираешь в ужасе и страхе, когда слышишь эти рассказы, но потом начинаешь понимать, что рядом с тобой стоит смерть. Нельзя сдаваться. Молишь Бога только об одном, чтобы он позволил тебе жить. Дожить до конца войны. Я каждый день ходила в магазин и спрашивала у людей, можно ли выехать за город. Но все в один голос сказали, что нет. Были очевидцы, которые пытались, но их вернули обратно. Они рассказали, как на их глазах взрывались машины, полные людей и семей. Страх, страх, ужасный страх переполняет тебя изнутри. Нет, я не боялась за свою жизнь. Я понимала, что главное не сдаваться, ведь в моих руках были жизни моих детей. В общем, добраться до магазина было подвигом. Подвиг в моей жизни был каждый день. Подвиг состоял в том, чтобы идти за водой, когда идешь, как по раскаленному льду. Высоко в небе летит самолет. Ты не видишь его, но слышишь и ждешь, куда он скинет бомбу на этот раз. Сразу же будет большой, громкий взрыв. Иногда я закрывала уши. Я уже морально устала слушать. Ты молишь Бога: «... только не сюда, только не рядом с тобой, только не в ту квартиру, где сейчас твои дети и родственники».

Мы черпали воду из колодца, помогая друг другу. Я всегда помогала другим людям, чтобы моя очередь подошла быстрее, чтобы я могла быстрее вернуться домой. Я видел, как многие люди сбивались с толку в состоянии стресса. Они не могли быстро реагировать и поэтому я пыталась им помочь. Я не считаю себя лучше или сильнее их, это было просто желание выжить. Готовность помочь и поделиться с другими.. Я рассказываю, и слезы катятся по моим щекам. Мне очень тяжело все это вспоминать. Был и еще один подвиг. Мы разжигали костер вместе со всеми жители подъезда, ставили свои обугленные кастрюли на огонь, а сами прятались в подъезде, потому что были громкие взрывы и мы не знали, что произойдет в следующий момент. Однажды, я бежала из магазина, я очень сильно замерзла и решила немного согреться. Двор дома через который пролегал мой путь начали обстреливать. Я не могу описать этот страх словами. Когда стреляют из разных точек, и ты не знаешь, сможешь ли добежать домой к сыну, к родным. Больше всего я боялась за свою семью. Я готовила кушать и начался авиаудар, бомбежка. Было очень страшно, потому что ты не понимаешь, что происходит. Девятиэтажные здания начинают раскачиваться, как люлька младенца. Слышишь, как где-то рядом начинает рушиться дом. Я кричала, стоя у лифта на первом этаже, думая, что мои близкие не успеют эвакуироваться, и что мой сын скоро умрет. Потом я услышала голос свекрови, зовущий меня, что они рядом со мной, что все живы. Сорок дней мы жили в оккупации. Мы теряли надежду, но подбадривали друг друга, что все кончится. Я видела, как за тридцать минут сгорел девятиэтажный дом. Я видела, как плачут мужчины, как соседи, которых я не знала до 24 февраля, потому что это была квартира свекрови, очень сблизились со мной. Мы делились последней картошкой, сигаретами и водой. Не забыли мы и об одиноких пенсионерах, которых раньше не знали, которые остались одни. Мы приняли в свою семью еще двух человек. Они были моего возраста. Женщина была беременна, их квартира была разрушена. Я видела, как новая квартира свекрови, с красивым дизайном, разваливалась и ломалась каждый день после очередного обстрела. Стеклянные окна были разбиты. Мы забивали их, чем придется. Мы не могли согреться. Мы все время жили в холоде. Мы спали в обуви и куртках. У нас не было возможности помыться. Наши волосы были жирными и грязными. Все хотели принять ванну, и мы очень часто говорили об этом. Мы часто вспоминали заведения, где ели вкусную еду, потому что были голодны. Со временем привыкаешь очень мало есть, но когда укладываешь ребенка спать, а он говорит: «Мамочка, я так хочу хлебушка», начинаешь тихо плакать и обещать, что скоро все будет хорошо.

8 марта 2022 года, Международный женский день. От людей услышали, что будет затишье. В тот день выпал снег. Мы ждали тепла, чтобы согреться, но погода нас не пощадила. Я помню, как мы собирали снег ведрами и растапливали его, чтобы получить воду. Многие в городе пили воду из растаявшего снега. К сожалению, тот снег был очень грязный - с грязью и мусором от рушащихся зданий, от вырванной бомбами земли. Снег был не такой, как в Латвии. Он был грязным, смешанным с землей. Теперь, гуляя с сыном по Краславе, мы вспоминаем тот наш снег. Вспоминаем весь ужас пережитого.

9 марта. С четырех утра уже обстрел. Удары авиабомбы. В дом, где жили родственники мужа, попал снаряд. Разбили мою машину. Высыпались все стекла. Весь автомобиль был изрешечен пулями. Крыша помята. Дверь не закрывается. Я очень долго копила деньги, чтобы купить эту машину, я очень любила ее и люблю, но теперь у меня не было никакой надежды на выезд. У меня не было возможности на чем-либо уехать. Я рыдала еще больше, я рухнула, не видела выхода, думала о смерти. Ничто не могло успокоить мои нервы, ничто. Я была в оцепенении от стресса и страха. Я смотрела на себя в зеркало и думала, во что я превратилась за это время. С грязными спутанными волосами, тряпками, покрытыми пылью и пеплом, сломанными ногтями, на которых когда-то был маникюр, с истерзанной душой и болью в глазах. Муж утешал меня. Я очень боялась за психику своего сына, отвела его к соседям, которые уже жили в подъезде. У них была собака - мопс. Я хотела, чтобы мой сын увидел что-то хорошее и милое в этих обстоятельствах.

20 марта. Вокруг нашего дома почти все дома уже разрушены. В доме, в котором мы находились, уже сгорели четыре подъезда. Вокруг дома был частный сектор. Он весь разбит. Дорог нет. Везде одни воронки. Рядом с нашим домом была детская площадка. С качелями и волейбольной площадкой, но на нее скинули авиабомбу и на моих глазах сгорели сразу две машины. Люди не могли потушить огонь, потому что нет воды. Квартиры горят. Люди смотрят. Кто-то пытается их потушить, но без воды ничего не сделаешь. Оконные стекла в нашей квартире уже выпали. Думаем, куда спрятаться, понимаем, что здесь уже не безопасно. Мы кормим одинокую соседку, которая умирает от голода и холода. Мы делились с ней последним, что у нас было. Она уже потеряла рассудок. Она не понимала, что происходит. Просила нас сходить за хлебом и молоком. Окна в ее квартире тоже были разбиты. На улице мороз, у нас в квартире было плюс 5 градусов, у нее - еще холоднее. Мы привели ее, чтобы погреться у нас. Она замерзла в своей квартире. Все чаще и чаще мы говорим о необходимости спускаться в подвал. Там еще много людей. Пыль и грязь. Но мы думали, что там безопаснее. Опять обстрел, у мужа от взрывной волны срывает кепку с головы. Мы стояли спиной к спине с незнакомыми людьми и молились Богу: «Господи, спаси нас!» Я предложила всем молиться, потому что мы могли надеяться только на Него. Обстрел был долгим. Двери чужих квартир открываюся со страшным шумом. Пыль падает на нас. Мы стояли и не дышали ничем, кроме пыли. Она была повсюду. Во рту, голове, ушах и ноздрях. Мы молились громко и долго. Я прошу Бога сохранить жизнь моему сыну, потому что он еще очень мал, и дать мне возможность увидеть моего старшего сына.

21 марта. В четыре часа утра снова начался интенсивный обстрел и взрывы авиабомб. Мы все лежим на диване. Мы слышим, как сбрасывают бомбу. Мусор и пыль начинают осыпать нас. Бежим к выходу и кто-то кричит нам с улицы: «Бегите быстрее, соседский подъезд обрушился». Под ним был подвал, где люди прятались от обстрелов и взрывов. Все они были погребены заживо под обломками и пылью. Все они задохнулись. Там было человек пятьдесят, может больше. Там были дети, в том числе новорожденные, целыми семьями, там было много детей... Мы выбежали. Взрывы продолжались. Мы не знали, где спрятаться. Во дворе ьыло кирпичное здание. Мы спрятались там. Мы все боялись. Мой сын плакал. Я только молилась, чтобы взрыв не был рядом. Мама сидела рядом со мной. Она тоже молилась. Мы сидели там два часа. Потом мы решили пойти к тому месту, где стояла моя машина. Там еще был подвал. Подвал был маленьким и небезопасным, но на тот момент это был единственный выход. С нами были соседи, беременная женщина и мужчина. Мы жили в этом подвале три дня. Мы попытались завести нашу машину, и она завелась. Солдат выстрелил в крыльцо и сказал: «Десять минут, чтобы собраться и выйти, будет обстрел». Со мной было восемь человек. Я на свой страх и риск везла всех по полю, впереди ехала какая-то армейская машина. Я надеялась, что они нам помогут. Мы прибыли в деревню недалеко от города. Там нас остановили и сказали, что мы не можем вернуться в город, мы должны пройти фильтрацию. Вечереет. Лобовое стекло машины было разбито, мы все были в пыли. Заднего стекла тоже не было. Мы поехали на фильтрацию в надежде, что нас накормят, согреют и мы сможем принять душ. Мы приехали вечером. Нас встречают… Нас никто не встречал. Мы увидели длинные вереницы машин на обочине дороги. Ветер, холод. Вся дорога была завалена мусором. Решили идти дальше к лагерю. Нас было восемь человек, но нам дали только две раскладушки. Снаружи был умывальник с водой. Мне дали макароны и чай. Было объявлено, что мест больше нет. Мы спали в больших палатках с раскладушками, матрасами с одеялами и подушками на них. Не было постельного белья. Воздух был спертым, доносился запах грязных тел. Много больных людей, маленьких детей, домашних животных. Два раза в день кормили макаронами и чаем, детям дополнительно давали йогурт, у многих детей были понос и рвота. Я, как водитель машины, вынуждена была стоять в очереди, находясь в машине, на морозе. Моя мать заболела. У нее была высокая температура. Лекарств не было. Дали только одну таблетку. Вас не пускают в город, пока вы не пройдете фильтрацию. В таких условиях мы жили две недели. Мы с мужем спали в машине, двери которой не закрывались и не было окон. Обклеивали все пленкой и скотчем. Таких машин было много. У нас не было одеяла, было очень холодно, мы включали обогрев машины, но это не помогало, потому что везде были дырки. Мы прошли фильтрацию, но не смогли пройти дальше. Тело сдалось. Мы все сильно заболели. У ребенка развился отит. Лекарства не было. Я поехала в местный город за лекарством. Люди, которые ехали с нами, пошли дальше с другими. Мать мужа уехала в Москву к родственнику. Мы были больны, мы принимали лекарства. Каждый день мы хотели уехать и жаждали лучших условий, мы надеялись, что дождя не будет, потому что я не могу ехать в дождь, стекло разбито, дворники не работали и вообще не было никакой видимости.

14 апреля. Мы пересекли границу с Россией. Нас долго досматривали, дважды к нам приезжал врач и осматривал моего ребенка. У него была температура, и он плакал. Он хотел свою кроватку и тепло. Врач, который осматривал моего сына, нас «утешил»: «Ничего, Грозный отстроили, Мариуполь тоже отстроят». Нас держали на таможне как особо опасных преступников. По одному допрашивали, осматривали и даже не пускали в туалет. Наконец нам разрешили ехать дальше, мы прошли таможенный пост. Нам дали еды, мы были в России. Бесплатно... Езжай куда хочешь! Радуйтесь! Дышите свободно, вы свободны! Освободившись от своей квартиры, прежней мирной жизни, вещей, фотографий, соседей, друзей и счастливого детского будущего... Куда идти? Этот вопрос не давал мне покоя. Мы собирались в Ростов-на-Дону, хотели отремонтировать стекла в машине и, надеялись, снять там квартиру. На въезде в город нас остановила полиция. Их интересовало, откуда мы и куда идем. Записали наши данные. В России мы установили оконные стекла в автомобиль. К сожалению, ремонтировать нашу машину никто не взялся. Мы снимали квартиры посуточно, потому что, когда люди узнавали, что мы беженцы от войны, нас больше не брали или повышали цену. Мы были больны, бессильны. Но мы выжили. Нам многие говорили: «Радуйтесь, что живы!» Но все больше меня одолевали мысли - как жить дальше? Мы стали «бомжами». Мы были никому и нигде не нужны. Один из знакомых мужа узнал номер телефона латышского волонтера-помощника. Мы позвонили, и он пообещал помочь. Первый наш вопрос был - есть ли здесь работа. Он ответил, что надо приехать и сначала отойти от стрессовых состояний. Мой старший сын все это время находился в Одессе, помогая укреплять там город. Он думал, что нас уже нет в живых и хотел записаться в добровольцы, идти на войну. Когда мы приехали на фильтрацию, я спросила у российских военных, что происходит в Одессе? Он ответил мне с ухмылкой: «Это будет последний город, который мы возьмем. Это будет вишенкой на торте». После всего пережитого я очень боялась за сына и просила его приехать к нам. Он выехал. Сейчас живет во Франции, продолжает обучение заочно в Одесском государственном университете, факультет журналистики. Я очень хочу, чтобы он когда-нибудь написал обо всем том кошмаре, который мы пережили и видели своими глазами. Об унижении и «освобождении». Сейчас мы живем в Латвии, в Латгалии, в городе Краслава. У нас тут пристанище. Мы пытаемся построить свою жизнь здесь. Многие спрашивают, каково это? Могу сказать одно - уже не то, что было раньше. Здесь тоже есть свои проблемы, и не все так радостно, но когда я укладываю сына спать, я говорю ему, как хорошо, что здесь тихо, что мы не слышим выстрелов и взрывов, что мы можем спать спокойно и наслаждаться солнцем, небом, окружающей средой и видеть счастливых детей.

Многие мои соседи, друзья, друзья моих детей, друзья моих родственников погибли на этой войне. Один вопрос остается открытым. За что и от чего нас «освободила» Россия?

После рассказа Натальи, мы говорили о ее планах на дальнейшую жизнь.

Муж Натальи, Владимир, работает в латвийской компании, которая строит забор на границе между Латвией и Беларусью. В настоящее время Наталья находится дома, ухаживает за мамой и младшим сыном. Помогает ребенку ассимилироваться и учиться. Вскоре вместе с мужем они начнут курсы латышского языка, чтобы выучить наш государственный язык. Она надеется найти работу здесь, в Краславе или ее окрестностях. Младший сын учится как в средней школе «Варавиксне», так и продолжает учиться дистанционно в своей школе в Украине. Учеба в двух школах одновременно – большое испытание, но с помощью родственников юноша преуспевает. Он также изучает латышский язык. На мой вопрос, есть ли у семьи какие-то потребности, Наталья ответила, что мечтает о микроволновке и одежде для младшего сына, потому что из своей он вырос.

Если у кого-то есть возможность пожертвовать вещи, сообщите в редакцию «Эзерземе» или мне лично. История Натальи меня очень тронула, осталась в памяти и не знаю, смогу ли я ее забыть. Когда она рассказывала об ужасах, через которые ей пришлось пройти, я думал о себе и своих близких. Семья Натальи многое потеряла во время этой войны, и пока с деньгами скромно, потому что работает только ее муж, поэтому мы публикуем номер ее банковского счета, если есть кто-то, кто может помочь семье Натальи.

FESENKO NATALIA

LV58UNLA0055003279401

Семья Натальи благодарит всех, кто помог им найти пристанище в Краславе, и особую благодарность Айвару Бачкуру.

Александр КОВАЛЕВ.